Августовский набат
Снова набатом грянула беда погрехам нашим. В центре Москвы у торговых рядов, где уже видать светв конце тоннеля, кромешники взорвали бомбу. Побило и покалечило народишку изрядно.
Чесали репу генералы Разбойного и Тайного приказов. Людишки их промеж обывателей с ног сбились. Рвали за полы прохожих, пытая, кто чего видел, а может и слышал. А слухи ходили разные... Говорили, что-де видели двух людей ликом черных и зверовидных и несли они мешок... И московский голова Дружков винил гостей столицы.
Ладно бы так, но слухи к делу не пришьешь и на кривой козе к царю с докладом не поедешь.В самом-то деле, черт ли видел тех зверовидных мужиков, две парсуны которых нарисовали изрядно?
У страха глаза велики, и потому обыватели, сидя у телевизоров за железными дверями, пужались.
А в московской чеченской слободе, поминая Аллаха и маму, клялись, что не их рук злодейство. И готовы-
де заплатить куш изрядный тому, кто на татей укажет. Вот и из-за Терека, положив руку на Коран, то же самое
сказывал главный бунтовщик Масхад Асланов. Слушать это слушали, да кто ж ему поверит? Позавчера
грозился сделать москалям как при Иоанне Грозном Девлет-Гирей, потом просил армисциции, сиречь
унятия оружия на время переговоров. Как это понять? Оно, конечно, восток - дело тонкое... Случалось, и бес попутает. Или прельщение содеется, как в девяносто шестом с генералом Лебедкиным. Ить воин сам себе завидовал, когда в Хасавъюрте с Шамилем, Хаттабом и Масхадом мирную грамоту подписал. И что?
Не получилось армисциции. Хоть честно и отозвали тридцать восемь снайперов, которыми прежний царь
Сельцин пужал абреков. Дня без пальбы и разбоя не проходило. Людишек воровали пуще прежнего, в
нефтяной трубе столько дырок навертели, что московские шахер-махеры за голову схватились.
Ведь не так было сговорено поначалу. По рукам согласно ударили, чему свидетелем был сосед чеченцев
Ауш Русланов. И что? Какой вышел политик? А никакой. Не политик, а воровство, простите, Аллах и Господи.
И как было стерпеть эдакое? Иноземные-то цари, уже не стесняясь, зубы скалили и по ляжкам себя хло-
пали: мол, бахвалились, что третий Рим, а вы-де, россияне, небылица.Это Россия-то небылица? Какая ж
небылица?! Ты потрогай нас...
Ладно, что обнищали да с Ивашкой Хмельницким знаемся. Дак это не вина, а беда наша.В прежние-то вре-
мена кто бы посмел зубы скалить, как почитай сто лет Кавказ добывали. Кровями умывались. Это в Питербургхе балы да ассамблеи, а на Кавказе Лермонтов и Толстой. Жилин и Костылин опять же... А приди в любую кумпанию, где Бахуса славят. Какие песни поют? Ну, молодежь поначалу, конечно, эту:«Убили негра, суки,
замочили». А потом што? А потом подопрет молодка кулачком личико хотьв Урюпинске, хоть в Москве, и так-то
жалобно заведет да со слезою: «ХазБулат удалой, бедна сакля твоя...» И ведь подтянут стар и мал. Потому,
что Кавказ у нас в крови...
Эхе-хе... Где ж ныне те свинарка и пастух? Как славно да покойно было:свинарку-де пастух никогда не забу-
дет, ежели подружились в Москве... Так-то! Детки чернявенькие да голубоглазые рождались. Почитай пол-
Москвы ныне с джигитами хоть в дальнем, но родстве.И прежние-то цари на это благосклонно глядели. Замирившимся горцам деревеньки да титлы жаловали. А потом «дикие дивизии» с казаком Платовым по Берлинам и Парижам хаживали. Просили по обоюдному согласию у мамзелей: бистро,мол, бистро... Понятное дело, что «бистро», коль люди казенные, на службе государевой. Ах- ах, истинный парадиз!
Что было, то прошло и быльем поросло. Новая военная компания шлани шатко ни валко. Денег уходило про-
рва, а до виктории, как и год назад, далеко. Новый государь Вадим Вадимович Тутин бражников не привечал. Тя-
жело ему приходилось в первопрестольной после Питербургха.Лукавой византийской рожей оборачивалась Москва. Льстивой и злорадномздоимливой. Всяк друг другу кум или сват. И то сказать: сколько пришлых правителей пережила. Правили в ней кланы днепропетровские, ставропольские, екатеринбургские, и всех первопрестольная принимала, выдавала замуж за пришлых своих дочерей, женила сыновей с расчетом, и всегда при всех царях водились в ней денежки. Сытнее жил народец, бойчее выворачивали карманы у чужаков...
«Гуляй, Москва, ра-а-аз-га-ва-ри-вай, Расея!» Столица разговаривала, заговаривала зубы, обещала одно - делала другое, и дети Арбата рубль за деньги не считали. Храмы новостроя крыли чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал. И Господь замечал. Даже когда стряслась беда в августе девяносто восьмого, недолго по московским дворам выли и рвали волосья от невиданного ранее дефолта. Знали: велика Расея и прокормит. Так и случилось.
Кому-то из краснопресненских дали по шапке, и оне, помазав слюнями щеки - мол, плачут, - ушли. Понятное дело, не с пустыми карманами. У кормила-то постоять - известно: один день десять лет кормит. А иногда и дня много, дай пять минут на право подписи, и всю оставшуюся жизнь будешь сыт, пьян и нос в табаке.
Уж, казалось бы, бывшие народные печальники из нижней палаты - пришли в лаптях из тьмутаракани или
какого-нибудь Железножопинска, а как быстро разобрались что почем. Почитай треть Москвы заселили ча-
дами и домочадцами. Попробуй кого вышиби. Заорут про права человека, хоть святых вон выноси.Ах-ах, прав был царь Петр Алексеевич, начав строить новую столицу государства Российского на берегах Невы с нулевого цикла. А Москва что ж... Известно, Содом и Гоморра...
......................................................
Государь Вадим Вадимович Тутин не торопился выходить к генералам, кои ведали силовыми Приказами.
Глядя из оконца кремлевского кабинета на сгущавшиеся сумерки, размышлял, что редкий август не приносил пакости. Отчего так? Ежели по-новому стилю-то считать, так в четырнадцатом году в первый день августа началась первая мировая. 6-го по старому стилю в 1905 году Николай II подписал Указ об учреждении Государственной Думы. Мыслил государь-мученик ведь так: «Обещаем перед всемогущим Богом исполнять возложенные на нас обязанности как верноподданные самодержавного нашего Государя». Вот ведь в чем присягали думаки. А вышло что? Лай, смута, революция... Выходит, Николай сам породил гнездо смуты в Таврическом да им же и вручил акт об отречении.
«Ох-ох», - вздохнул Вадим Вадимович, вспомнив, что на днях убиенного царя-мученика собираются ка-
нонизировать. Придется ли присутствовать? А дел, дел невпроворот. В Воинском приказе смута. Лай меж-
ду генералами: кому главным быть. А тут каверза грядет насчет премьера. Докладывали, что иноземцы на-
валили полную бочку дерьма и катят. Хошь - не хошь, придется реагировать. Молчком не отсидишься.
Да, вот еще докука... Вадим Вадимович, отойдя от окна, взял со стола, заваленного челобитными, бума-
гу. Шевеля губами и досадливо морща лоб, читал, что пишет начальник Тайного приказа генерал Нерушай-
ло. «Третьего дня для проведения дознания мною был пытан поручик Преображенского полка Гаврила
Хватов. Напившись до изумления в кабаке, что у Никитских ворот, лаял целовальника и говорил слова пре-
лестные. Когда хозяин стал выговаривать Гавриле, что-де нехорошо, сидя под царским портретом, такое
дозволять, дерзко отвечал: «Клал я на Государя кое-чего, и он мне неуказ». После этих зело дерзких речей был повязан и доставлен в Тайный приказ на дознание».
Читая, Вадим Вадимович снова и снова досадливо морщился, как будто съел лимон. Ведь черт-те что пи-
шет генерал. Дело-то пустое, пьяное... Царапая бумагу пером и брызгая чернилами, писал резолюцию:
«Дело прекратить. Хватова отпустить. Портретов моих в кабаках не вешать, а где есть, снять!»
Потом, немного помедлив, добавил: «А Хватову Гавриле на словах же передать, что он, Государь, на пору-
чика тоже клал чего у него поболе...»
Предыдущая
проголосуйте за меня!
Напишите мне
